А позже на «Пазике» невантажном,
Брюхатом. Измятом,
Пугающем зайцев в зимнем пейзаже
Брёхом своим автоматным,
И, как мне мечталось, неповредимом —
Я добирался к сладкому дыму.
Вместе с тёткой в плюшевой кофте,
Дядькой с лицом, на котором асфальт катали.
А на стекле, спиною к капоту
Ехал с нами товарищ Сталин,
Въевшись взглядом-репьём в кирзачи,
Которыми сучил церковный чин —
То ли молитве какой под стать,
То ли просто хотел поссать.
Хрупкая, слева летела звезда.
Справа лес темнотой стреножен.
— Остановись, Петрович, нужда.
— Волки здесь, батюшка, стать невозможно,
Станем, заглохнем. И что тогда?!
Зверюгу этого к волкам — мордой,
Пусть разберутся в конце концов,
Что же он сделал с тем народом,
Который не может его проклясть.
Дай человеку пописать всласть.
Дядька, губами прорвав асфальт,
Волну за волною накатывал мат.
Не знаю зачем, но я раньше вышел.
Наскучил ли «Пазик» с измятой крышей,
Или его автоматный брёх.
Деревня была в километрах трёх
По прямой — вдоль леса — справа, а слева — поля.
…В меня вселилась вдруг страшная воля,
Быть может, страшнее, чем волчья стая
В пространстве голодном и нелюдимом,
Которому дела нет не до Сталина,
И — тем паче — до сладкого дыма.
Брюхатом. Измятом,
Пугающем зайцев в зимнем пейзаже
Брёхом своим автоматным,
И, как мне мечталось, неповредимом —
Я добирался к сладкому дыму.
Вместе с тёткой в плюшевой кофте,
Дядькой с лицом, на котором асфальт катали.
А на стекле, спиною к капоту
Ехал с нами товарищ Сталин,
Въевшись взглядом-репьём в кирзачи,
Которыми сучил церковный чин —
То ли молитве какой под стать,
То ли просто хотел поссать.
Хрупкая, слева летела звезда.
Справа лес темнотой стреножен.
— Остановись, Петрович, нужда.
— Волки здесь, батюшка, стать невозможно,
Станем, заглохнем. И что тогда?!
Зверюгу этого к волкам — мордой,
Пусть разберутся в конце концов,
Что же он сделал с тем народом,
Который не может его проклясть.
Дай человеку пописать всласть.
Дядька, губами прорвав асфальт,
Волну за волною накатывал мат.
Не знаю зачем, но я раньше вышел.
Наскучил ли «Пазик» с измятой крышей,
Или его автоматный брёх.
Деревня была в километрах трёх
По прямой — вдоль леса — справа, а слева — поля.
…В меня вселилась вдруг страшная воля,
Быть может, страшнее, чем волчья стая
В пространстве голодном и нелюдимом,
Которому дела нет не до Сталина,
И — тем паче — до сладкого дыма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий